Писатели любят общаться. Для них это необходимо, как воздух, как кабель для Интернета. Псевдописатели встречаются в различных литгруппах, перспективные – в дешевых забегаловках, профессионалы (или относящие себя к ним) – на Акулининской пятнице, недавно перешагнувшей пятисотое собрание. Пожалуй, умомянутой «пятнице» на квартире Александра Акулинина – столько же лет, сколько мне – писателю. То бишь, около двадцати. А если помножить эти несколько лет на недели, то получится не один десяток и не одна сотня встреч в конце трудовых недель, когда впереди – два выходных, самых плодотворных для творчества и личной жизни. А в пятничный день – настроение праздничное, пятничное. Предвкушение «саммита» с музой. Или еще с кем-либо… А тем более летом – грех проводить время в душной квартире, среди трех стен книг и одной стены условных живописных работ в мощных рамах. Даже в кругу самых близких друзей. Поэтому, недолго подумав, решили сделать выездную пятницу, на дачу Аркадия Макарова, расположенную неподалеку от города: в местном Переделкино, неподалеку от садоводческого товарищества с броским названием «Культура», за вторым болотом от Тезикова моста. Прямая накатанная дорога. С одной стороны – советские сараи, с другой – заповедный парк. - А где здесь «Культура»? – спрашиваю я, подразумевая дачи архитекторов, писателей и художников. - «Культура» здесь, а безкультурье там, - отвечает мещанского вида тетка в потрепанном спортивном костюме, показывая куда-то прямо. - Понял. Двигаю в розовой «рибоковской» майке и полосатых спортивных шортиках на смачный запах мяса, на синий дымок, где уже собрались никчемные вороны, наверное, тоже считающие себя гениальными литераторами, да только каркающие невпопад на добротный ароматный шашлык. Захожу по узкой ропе, окольцованной, как во Франции, с двух строн сплошной стеной винограда, в уютный розовый дом европейского типа с литым флюгером на крыше в виде русалки – единственным ориентиром в округе. У зажженного после дождя камина уже собрались. - Здорово, мужики, и привет, господа! - Здорово, Молодой! Присоединяйся! Аркашка Макаров бондарскими повадками зовет за стол. - Только тихо! Слушаем Сашу! – глаголет он. В этот момент растелешенный до брюк с подтяжками Александр Акулинин с бородой почти до колен читает свой последний рассказ «Одинокая цапля». Гости – завсегдатаи пятницы – метеорологи местной литературы, внимательно слушают его. После прочтения высказывают свои мнения. Слово по очереди дается каждому, и юному, и не совсем. Жалко, я опоздал – дела задержали! Штрафная, как и положено, хорошо пошла под окладистую нарезку. Хоязяин, построивший все своими руками, показывает свои «владения». Дом, как я уже сказал, небольшой, но в нем все оптимально и эргономично. Бетонный каркас, красные абажуры, кухня, комната с кирпичным камином, мансардный этаж, перестроенный из чердака. В эту комнатку, где Аркадий создал множество своих неплохих произведений, ведет крутая железная лестница. Маленькие крашеные ступени. Металлические холодные перила Захожу. У окна – стол, такая же красная, как внизу табуретка, кровать, на которой растянулся нищий студент… - Посмотри, - указывает на стену мой черноволосый, кудрявый, с типично макаровскими блатными усами, немного смугловатый, среднего роста, с заведенными горящими, как всегда глазами, проводник, которого мне теперь не хватает, - эти фрески Саша Акулинин расписал! На стенах – гигантская (опять-таки красная, как огонь в камине и весь уютерровский дачный интерьер) бабочка, примитивные березки, птички. Вспоминаю, как «патриарх», увидев серую гризайль на картине одного умельца, подрисовал позитивную яркую собаку, лошадей, но уже в цвете. В общем, нашел новое креативное решение, добавил свой колорит, настроение, сотворил живую радость на полотне… В этот раз Акулинин ничего не «добавлял», кроме водки, не рисовал от души и от нечего делать на голой стене. А через пару минут ловкий Аркашка нашел нам «работу» Вместе с дядей Сашей, как я его называю до сих пор, мы обрабатывали старый пенек от яблони. Валерка-лирик , Лерчик, отпиливал коряги под «престол» для почетного гостя, колол дрова для прожорливого камина. Сережа Павлов собирал на стол, и … фотографировал, помогая пилить. Он любил это занятие… В это время на S-образном железном крюке Аркадий Макаров повесил в дымоход, по–свойски, как в таборе над костром мясо, обложенное сельдереем и обкрученное шпагатом. Часа три все это, наверное, коптилось и жарилось на медленном огне, привлекая трудягу – соседку и случайно – прохожего бомжа. Почти готово. Вкопали на память «яблоневое кресло», которое сразу же обновил Михалыч, до этого мастерски орудовавший кувалдой, кантуя его. Прохадно. Я греюсь у камина. Кованая решетка в виде лиры, по бокам, на полке, два таких же стилизованных подсвечника. - Сам делал? – спрашиваю у Макарова. - Не, ребята помогли из «Волгамонтажа» за бытулку! – признался Аркашка. Неторопливо разговариваем. Поднимаем не с того, ни с сего тост за учителей. Оказывается, Аркадий – работал в профтехучилище, Лерчик – работает в школе, а Михалыч Акулинин – учит всех нас. - А я, знаешь, экзамен позавчера не сдал по английскому, хотя прекрасно говорю и пишу на нем, так договорился за сто грамм, и всё! Поставили пять, - поделился недавним опытом кто-то из нас, кажется, я сам. Аплодисменты. - Ты мой достойный ученик! – отпарировал один из единомышленников. - Так я у тебя и не учился… После пятой потянуло на стихи, а не на разговоры. Первым несмело заделамировал Валера, поставившей себе целью любыми путями въехать в писательтскую организацию России, потом – прочитал Аркадий. Естественено, из далекого прошлого, он уже лет десять не писал стихи, перекинувшись почему-то на неплохую, в общем-то, прозу и дешевую публицистику. Я прочитал свое. Снова аплодисменты и одобрения в виде похлопывания по плечу и новых тостов. Часа через два в цыганской коптильне приготовилось мясо. Каждые пять минут из сада, где мы уже отдыхали, разогревшись у камина, радушный Аркадий Василич (так мы его почтительно называли) бегал караулить свой шашлык. И вскоре укараулил – вынес на бумаге. Да так подал, что каждый из нас готов был съесть веревку, опоясывающую шашлык. Один спасовал, а мы, пятеро, почти мигом опрокинули все. На радостях, наверное, наш босс побежал к Тезиковскому мосту с мобильной трубкой первого поколения размером с кирпич встречать «обещавшихся». Вернулся. Никого. Сходил еще раз, когда уже «запасы» иссякли. Опять. Через час приходят «коллеги»: президент банка, полковник спецслужбы, бизнесмен, бездарный заместитель не менее бездарного редактора. И снова начались «чтения». Господин Чернышов – одаренный человек, читал памфлеты и своим медвежьим, как он выразился голосом, на бетонной веранде – сцене пел политические песни на свои же стихи. Я тут же вслух «выдал» его биографию. - О, Исаев, а ты, оказывается, о всех все знаешь, даже о псевдонимах, - удливился и позавидовал кто-то, не помню кто. Тоже самое повторилось и с ментом Филом Распихаевым, с которым мы тоже только что познакомились в личку. Мой бывший преподаватель, читавший свои безликие слоганы, быстро перешел со мной на ты. Присутствующие по очереди стали выходить на макаровскую «сцену», и читать что-то типа «незванный гость хуже Макарова»… И так далее. - Надо тебе в литинститут поступать, - наставлял меня Макарыч, а то писательства, как своего носа не видать. «А на хрена оно мне, Аркашка?», - грешным делом подумал я, но все же согласился со своим говорливым другом. - Литинститут может ничего и не дать, - пытался я возразить, - талант дается от Бога, ты же никаких литов не заканчивал. - Но все равно проробуй! – пожелал мне Аркадий. И я попробовал. Только бабла не хватило… - Я – то в твои годы такое выделывал, - похвалился Макаров, расстегивая косовротку и стягивая дорогие джинсы, - помню в первый раз получил гонорар из «Пионерской правды». А у нас голод был. Купил кило «Золотого ключика». Ходил по селу. Тянул на зависть… - А я на первый гонорар купил отцу бутылку, - признался один из нас. - Молодец, мля! Держи краба, - Аркаша искренне протянул свою рабочую руку, - сейчас рассказы пишу. Недавно вот случай интеренсный был. Маленькие внуки здесь на даче одолели. Их, блин, надо сразу же стрелять, чтобы после не было таких поэтов, как я, - шутканул Аркадий, - вчера хотел показать внучке как тополинывй пух горит. Взял, поджег у забора, а он как загорится! И пошел, пошел… После пуха еще зерна остаются, их птицы клюют. Ну вот я и поджег по дурости, как ребенок, и не остановился вовремя. А он горит, и горит! - Так мог бы и дом задеть, не дай Бог… - А ни фига, он у меня каменный. Жерди, правда, на огороде обгорели. Хрошо, я водой успел отрезать, а сам бегаю по дачам, ору у забора, кто же это, мол, такой гад, что поджег, а поджег-то я…Вот так-то! – резюмировал Аркашка, - хорошо, обошлось еще… Смотрим на тополя. Пух летит. Аркадий достает целый ворох чистых бумаг и кидает их топку. - А вот они рассказы, все это я придумал, конечно про пух, - словно оправдывается он, и я понимаю его, точнее, его богатое воображение, - никуда не денуться, еще напишу. Одна бездарь (ты ее знаешь, к сожалению) издала за год двадцать пять своих книжек, а вся писательская организация – только три! Нонсенс. Листаю один дачный журнал с аркашкиными рассказами. На первой попавшейся странице пытаюсь вчитаться: «Перед экзаменом напился, нагулялся с бабой… Ну того… Ну, понимаешь, первый раз в туалете, апосля на огороде. Пришел утром сдавать. Тошнило жутко, ну я листки свернул с билетом, вот так, в кулек, и блеванул. В стол запихал, хорошо. А было как раз сочинение. Ну ничё, тройку поставили кое-как…». Открещиваюсь, как неизвестно от чего. Узнаю в чем-то Аркашу. Кто-то из «пятничных» литераторов – узнает себя. В общем, попса. Но никогда она не пойдет на конвейер, пока есть «литературные пятницы», пока русская душа открыта для общения единомышленников – разных и непохожих, талантливых и не совесм. Жаль, что в ту пятницу мы по пьяни ночью пошли нагишом купаться на быстрянку кристалльной реки, Лерчик интуитивно межевался, Михалыч задремал, Аркашка немного застудился, а я навсегда потерял свой крестик в воде…