ДНЕВНИК ПЕРВОЙ ВСТРЕЧИ
Когда-то были замечательные литературные пятницы, которые собирались на квартире писателя Акулинина. Теперь появились не менее замечательные литературные субботы, где мы читаем и обсуждаем новые литературные произведения, много общаемся, делимся планами и пытаемся их воплотить.
Идея литературных суббот пришла мне абсолютно случайно. Моя двоюродная сестра, которая пишет прекрасные стихи, заинтересовала меня своими инкаунтерами в Чикаго (где она живет и работает творчески), и я решил, что многим необходимы литературные инкаунтеры, встречи с настоящей литературой, музой, вдохновением и прочим возвышенным и позитивным, чего нам всем так не хватает в современном мире. И вот мне недавно позвонил мой лучший друг, психолог и педагог Петр Владимирович... И все начало обретать вполне конкретные формы: мы решили собираться каждую субботу в моем загородном доме, расположенном на берегу живописной реки, у храма. Рядом - грибной лес, ягодные поля, и совсем близко - суета города, от которой мы все бежим в поиске Истины и Вдохновения. Я сделал приличный евроремонт, построил мастерскую, где пишу живопись и делаю графику, пристроил в мансарде небольшой выставочный зал, и плюс просторную литературную веранду, в которой удобно собираться и приятно отдыхать. Ну чем не место для Творчества, общения и поиска Истины? Мы обзвонили всех друзей, и решили впервые собраться под День Преображения, в субботу. В общем, мы пригласили всех, кого успели, и кого смогли, включая наших соседей, неравнодушных к Творчеству, певицу Людмилу Сенчину и поэта и музыканта Игоря Талькова - младшего, сына великого Игоря Талькова. Игорек или кто-то еще, по-видимому, сказал об этом нашей не менее великой московской творческой подруге, художнице и поэтессе Джуне Давиташвили, но, естественно, она не могла до нас добраться так быстро при всем желании, поэтому твердо пообещала присоединиться к нам через скайп (что и благополучно, хотя и достаточно быстро) случилось! Евгения Ювашевна показала из своей мастерской свою новую оригинальную живопись, которую она пишет вместо кистей руками, и прочитала свои новые стихи. Также через скайп вышел на связь великолепный повар Сталик Ханкишиев. Он мне давал советы и консультировал меня по поводу украинского борща, различных салатов, чудесной татарской далмы и хачапури, которые, к сожалению, я жарил не в конвектомате, а в обычной печи... Но все же. Все же самое главное - была литература, а не стол, хотя, нужно признать, он был отлично сервирован, и понравился, я думаю, абсолютно всем нашим гостям. А их (тоже надо признать) было немало. Всего нас было пятнадцать. Пятнадцать друзей Исаева. Пятнадцать первых членов литературной субботы. Я, Петя, тетя Люся (с дядей Женей), Игорек, Денис Львович Трахтенберг (литературный критик и публицист), Сашок Тарасов (краевед-писатель), Вовчик Граненый (мой помощник по дому, так сказать), Даша Узбечка (помощница) двое братьев Лесников (отец и сын из Воронежа), мой учитель Аркашка из Союза писателей, Виктор Андреевич (мой бывший шеф), Лерчик Хмельных-Завидов (лучший лирик России, как он себя называет), ну, и естественно две прекрасные поэтессы, сестры (с тонкими папиросами) Анечка и Лена Пригорские(отдельное спасибо! Мы вас любим). Ну и , естественно, наш супергость ( и генеральный спонсор), великий строитель (а в прошлом не менее великий музыкант, учившийся у Ростроповича) - дядя Самвел, Самвел Корапетянц (он же Само Евреванский). Дядя Самвел десять лет не брал в руки виолончель, а тут после великолепного тоста от души заиграл! Такова была творческая обстановка, располагающая к искренности и творчеству, которую я больше всего хотел создать, и, думаю, у меня неплохо получилось! … Мы читали стихи до заката и после. Я знакомил друзей со своей новой петербургской лирикой, посвященной моей любимой женщине, другие участники читали новые и старые стихи (Аркашка Макаров, Вовчик Граненый), отрывки из романов (Сашка Тарасов) и короткие рассказы, больше смахивающие на новеллы (братья Лесники). Чтения, как когда-то на акулининских пятницах, чередовались со справедливыми критическими замечаниями (как же без них!), а также высказыванием мнений. Но все же больше было все-таки выступлений и творчества. Я не предполагал, что наша суббота перейдет глубоко за полночь (а потом и дальше...). И уже следующий день (праздник Преображения) в утреннем тумане будет связан с нашим посещением-паломничеством к святым источникам, бывшему монастырю, походу по лесу, и благодатному купанию в реке (по идее моего тески Дениса Львовича Трахтенберга). Так продолжался наш духовно-творческий инкаунтер, профессионально модерируемый (и моделируемый) Петром Лонго, происходящим из древнего священнического рода (как и я, впрочем). Еще Петр Владимирович проявил себя как блестящий кулинар, и изжарил десять кило прекрасного шашлыка! И тут, кстати, в наш первый спутниковый телемост, неожиданно включился (хотя у него воскресенье - неприемный день, а день, посвященный Богу) коллега Петра Лонго из далекого Новокузнецка, и тоже мой отличный друг - Андрей Шрайнер, организовавший в своем городе свой религиозный театр, раз в год приезжающий в Дивеево и окрестности, к мощам Серафима Саровского. Андрей Егорович поделился планами относительно предстоящих осенних гастролей, и искренне пожелал нам удачи в нашем благородном начинании. Но на этом все не закончилось. В эфире снова появилась Джуна. Она, оказывается, тоже не спала всю ночь, ее посетило вдохновение, и она писала стихи (отрывок новой поэмы "Тициана"), которые прозвучали под аплодисменты из далекой Москвы. Но и в воскресенье мы не хотели расходиться, уезжать в город, поскольку был праздничный день, и мы снова, искупавшись в источниках и реке, отправились на святые места, ненадолго сменить обстановку и помолиться в душе Богу. У нас рождались экспромты, и снова звучали стихи и проза. Хорошо, что был праздничный день и тоже выходной. Мы обещали встретиться в следующую субботу, которая тоже, несомненно, будет литературной!
ВЕЧЕР АРМЯНСКОЙ ПОЭЗИИ
Когда-то я полюбил все армянское. Поначалу, как любому нормальному человеку мне понравился благородный пятизвездочный напиток, который из Еревена в двадцатипятилитровых бутылях привез на новом «Форде Мондео» мой дружелюбный и хлебосольный сосед дядя Самвел. От двадцати пяти осталось только пять, когда мы ставили с ним новый забор. Пять ушло, когда он впервые за десять лет взял в руки древнюю виолончель, и мастерски на ней заиграл, а я начал говорить своими стихами, написанными тоже очень давно. Так впервые объединились армянская музыка и русская поэзия.
Дядя Самвел рассказал, как из слушателя консерватории и любимого ученика Ростроповича он стал известным строителем. … Он подавал очень большие надежды, и, естественно, как у талантливого и умного парня, у него появились завистники, которые наговорили на него в госбезопасность того, чего он и сам о себе не знал… Так, в один день, у него не стало ни учебы, ни друзей, ни денег, ни свободы… Вышел он не скоро, и уже достаточно авторитетным и маститым в определенных кругах. Нужно было начинать все сначала. В прошлое дороги не было. Он пошел ишачить на самую обычную стройку разнорабочим, забыв про свои благородные пальцы, покорявшие непокоряемые виолончели. Вскоре заметили его трудолюбие, и отправили его учиться по строительной специальности. Вскоре Самвел стал мастером, потом прорабом (или наоборот?), потом купил первую машину, потом получил квартиру, женился, и прочее… Так он стал благодаря своему таланту и трудолюбию важным начальником, и в девяностые открыл свою первую строительную фирму, достаточно быстро ставшую монополистом. И вот Бог свел меня с ним, и он мне первому честно рассказал о своем прошлом, а я ему о своем. Я знал, что мы станем хорошими друзьями. Слишком мы с ним похожи. Я тоже был когда-то успешным, подающим большие надежды журналистом, но один важный господин, на днях отправившийся к Богу, закрыл мне все дороги, когда я не захотел с ним работать, и продавать своих друзей… Но я не об этом. Я о поэзии и музыке. Они остались. Музыка в душе Самвела, поэзия – в душе Дениса, то бишь меня. И вот, как я уже говорил, мы объединились вместе с нашим общим другом Петром Лонго, курирующим ювелирный бизнес, и организовали литературные субботы, которые посвящены творчеству. Начинали мы, конечно же, с поэзии и музыки – пригласили всех наших реальных и электронных друзей, и, наконец-то, собрались все вместе! Моя двоюродная сестра из Чикаго подала мне отличную идею инкаунтера – совместного поиска истины, вдохновения, философии, смысла. На этом мы и остановились, гармонично интегрировав все это в философскую платформы литературных пятниц, имевших место когда-то быть на квартире писателя Акулинина. Литературные субботы мы решили проводить в моем загородном доме – на природе и на свежем воздухе, что глубже на мой взгляд, помогает понять суть творчества, вернуться к его первооснове и почувствовать себя раскрепощено и независимо от городской суеты и шума. Мы решили собираться в выходные – по субботам, чтобы было удобно, в свободное время от нудной работы, различных житейских забот и проблем. В первую же встречу был сделан благополучный акцент на музыку. Нам помог Самвел со своей армянской виолончелью. И хотя я не очень хорошо разбираюсь в музыке, в отличие от поэзии и искусства, я решил, что это очень хороший и удачный литературно-музыкальный акцент. Чтения и обсуждения новых произведений чередовались с музыкальными, живыми фрагментами. Конечно, в Петербурге я полюбил электронную музыку, когда-то я очень любил послушать классику рока и даже дешевую попсу или PRODIGY, а теперь я (и мои друзья) оказались в мире классики и истинного вдохновения, что и требовалось от меня, как организатора и «хозяина литературной избы». Но наша суббота вышла за рамки привычной литературы не только по причине благородного пятизвездочного напитка, разливающегося, буквально, рекой, но и в силу личных исканий, пожеланий и устремлений каждого. Мы расширили сферу общения с природой, и отправились все вместе следующим утром помолиться на святые места, побродить по лесу и искупаться в святой реке… Думаю, теперь, после второго раза, это стало нашей хорошей доброй традицией. А почему бы и нет? Никто не знает где и когда посетит тебя Вдохновение, Творчество и где тебе откроется Истина и смысл. Пожалуй, вот мои основные мысли и впечатления, которые у меня возникли после первых двух литературных суббот. Ну а теперь – подробнее о второй литературной субботе, которая была посвящена сугубо армянской поэзии, прозе, музыке и даже искусству. Так мы договорились и решили провести тематическую субботу, которая прошла очень успешно и благополучно. Дядя Самвел пришел раньше всех, настраивая свой инструмент. Потом приехал Петр Лонго и программист Алексей Кондратенко, обеспечивающий нам бесперебойные и высокоскоростные линии передачи электронной информации и высокочеткой скайп-связи. Его коллега, музыкант и хакер (в прошлом) Стэн Вудсток развернул в огороде портативную спутниковую систему и привез мощную акустику С90 и массу фейерверков и петард, что обеспечило нам настоящий праздник. Я приобрел и настроил мощную караоке-систему для развлечения гостей, и с удовольствием исполнил песню, отлично слышимую и плывущую над рекой в радиусе километра-полтора «Дождь осенний» из репертуара Сергея Пенкина. Но это был только дебют, имеющий не прямое отношение к Армении. Главное было впереди. Мы пытались спеть вместе «Марию» на армянском. А поскольку я не знаю этого древнего красивого первоязыка (а только изучаю его), идущего от сотворения мира, я написал шпаргалку русскими буквами, и неплохо для первого раза запел… Ну а следующим был господин Вудсток. Он исполнил два отрывка (акапелло) из армянской народной лирико-бытовой оперы «Ануш» Тиграняна (1935) и первой армянской оперы на современную тему «На рассвете» («Лусабацин») Степаняна из репертуара Армянского академического театра оперы и балета имени Спендиарова, где Вудсток долгое время работал по контракту. Причем, ария Ануш звучала и на чисто английском языке… Нужно признать, у меня - масса уникальная впечатлений и масса позитива, как и у всех остальных. Далее последовали чтения стихотворений на армянском (в исполнении Самвела Крапетянца, Анны и Елены Пригорских), которые мы воспринимали душой… Было действительно красиво, как звучание древней арфы, органа и чего-то давно забытого, первобытного, идущего от Бога и предка нашего Ноя, причалившего к горе Арарат, откуда, как я считаю, пошла вся европейская и мировая культура.
Аветик Исаакян:
ԲԱՆԱՍՏԵՂԾՈՒԹՅՈՒՆՆԵՐ
(ЗЕМЛЯ ОТЦА)
* * *
Թաթիկներըդ լուսեղեն —
Լույս-թըռչնիկներ դրախտի.
Ճաճաչներով ոսկեղեն
Բույն կհյուսեն նոր բախտի։
Զմրուխտ թասով գինի ես,
Բույրըդ աշխարք է առել.
Շուրթըս դիպավ շրթունքիդ
Աշխարքիս տերն եմ դառել։
Մազերըդ մեղմ փայելով՝
Ինքս ինձեն հեռացա,
Աչերիդ մէջ նայելով՝
Ողջ տիեզերք մոռացա...
* * *
Օտա՜ր, ամայի՜ ճամփեքի վրա
Իմ քարավանըս մեղմ կըղողանջե.
Կանգնի՛ր, քարավանս, ինձի կըթվա,
Թե հայրենիքես ինձ մարդ կըկանչե:
Բայց լուռ է շուրջըս ու շըշուկ չըկա
Արևա՛ռ, անդո՛րր այս անապատում.
Ա՜խ, հայրենիքըս ինձ խորթ է հիմա,
Ու քնքուշ սերըս ուրիշի գրկում:
Կընոջ համբույրին է՛լ չեմ հավատա,
Շուտ կըմոռանա նա վառ արցունքներ.
Շարժվի՛ր, քարավանս, ինձ ո՞վ ձայն կըտա,
իտցի՛ր, լուսնի տակ չըկա ուխտ ևսեր:
Գընա՛, քարավանս, ինձ հետդ քա՜շ տուր
Օտար, ամայի ճամփեքի վրա.
Ուրտեղ կհոգնիս` գըլուխըս վար դիր
Ժեռ-քարերի մեջ, փըշերի վըրա...
ՄԱՅՐԻԿԻՍ
Հայրենիքես հեռացել եմ,
Խեղճ պանդուխտ եմ , տուն չունիմ,
Ազիզ մորես բաժանվել եմ,
Տըխուր-տըրտում, քուն չունիմ:
Սարեն կուգաք, նախշուն հավքե՛ր,
Ա՜խ, իմ մորս տեսել չե՞ք.
Ծովեն կուգաք, մարմանդ հովե՜ր,
Ախըր բարև բերել չե՞ք:
Հավք ու հովեր եկան կըշտիս,
Անձեն դիպան ու անցան.
Պապակ-սրտիս, փափագ-սրտիս
Անխոս դիպան ու անցա՜ն:
Ա՜խ, քո տեսքին, անուշ լեզվին
Կարոտցել եմ, մայրի՛կ ջան.
Երնե՜կ, երնե՜կ, երազ լինիմ,
Թըռնիմ մոտըդ, մայրի՜կ ջան:
Երբ քունըդ գա, լուռ գիշերով
Հոգիդ գըրկեմ, համբույր տամ.
Սըրտիդ կըպնիմ վառ կարոտով,
Լա՛մ ու խընդա՛մ, մայրի՜կ ջան...
* * *
Մեկը չեղավ, որ իմանար վշտերս,
Քնքուշ ձեռքով դարման աներ վերքերիս.
Մեկը չեղավ, որ գուրգուրեր վարդերս,
Անուշ բույր տար, վարդի գույն տար երգերիս:
Կյանքս կտամ սրտից բխած համբույրին,
Ա՜խ, թէ մեկը ինձ հասկանա՜ր ու սիրե՜ր:
Ի՞նչ կա երկրում և՛ սրբազան, և՛ անգին,
Քան թէ զոհվել, քան թէ լինել անձնվեր:
Բայց ես կյանքում շա՛տ սիրեցի ու լացի, —
Մեկը չեղավ, որ ամոքեր վշտերս,
Սիրող սրտի ծարավ, ծարավ մնացի,
Մեկը չեղավ, որ գուրգուրեր վարդերս...
ՄՈՐ ՍԻՐՏԸ
(հայկական ավանդավեպ)
Կա հինավուրց մի զրույց,
Թե մի տղա,
Միամորիկ,
Սիրում էր մի աղջկա:
Աղջիկն ասավ և «Ինձ բնավ
Դու չես սիրում,
Թե չէ գնա՛,
Գնա՛ մորըդ սի՛րտը բեր»:
Տղան մոլոր, գլխիկոր
Քայլ առավ,
Լացեց, լացեց,
Աղջկա մոտ ետ դառավ:
Երբ նա տեսավ, զայրացավ.
— Է՛լ չերևաս
Շեմքիս, ասավ,
Մինչև սիրտը չըբերես:
Տղան գնաց և որսաց
Սարի այծյամ,
Սիրտը հանեց,
Բերեց տվեց աղջկան:
Երբ նա տեսավ, զայրացավ.
— Կորի՛ր աչքես,
Թե հարազատ
Մորըդ սիրտը չըբերես:
Տղան գնաց` մորն սպանեց,
Երբ վազ կըտար
Սիրտը` ձեռքին,
Ոտքը սահեց, ընկավ վար:
Եվ սիրտը մոր ասավ տխուր,
Լացակումած.
— Վա՜յ, խեղճ տղաս,
Ոչ մի տեղըդ չըցավա՞ց...
* * *
Քու՛յր իմ նազելի, նայիր քո դիմաց՝
Վիրավոր, ավեր սիրտս եմ բացել.
Ա՜խ, նըվիրական ինձ քո գիրկը բաց
Եվ գուրգուրիր ինձ, ես շա՜տ եմ լացել...
Քնքուշ ձեռներով աչերըս սըրբիր,
Մի՛ թող ինձ լալու — ես շա՜տ եմ լացել,
Ճակատիս մռայլ՝ մշուշը ցըրիր,
Եվ գուրգուրիր ինձ, ես շա՜տ եմ լացել...
Շա՛տ եմ տանջվել այս աշխարհում,
Շա՛տ եմ լացել այս աշխարհում.
Այն աչքերը, որ չեն լացել,
Բան չեն տեսել այս աշխարհում:
* * *
Սև-մութ ամպեր չակտիդ դիզվան,
Դուման հագար, Ալագյա՛զ,
Սրտումս արև էլ չի ծաղկում,
Սիրտս էլ դուման, Ալագյա՛զ:
Զառ փեշերդ անցա, տեսա,
Առանց դարդի սիրտ չկար,
Ա՛խ, իմանաս, ջա՛ն Ալագյազ,
Իմ դարդիս պես դարդ չկար…
— Է՜յ Մանթաշի նախշուն հավքեր,
Իմ դարդս որ ձերն էղներ,
Ձեր էդ զառ-վառ, խաս փետուրներ
Կըսևնային, քանց գիշեր:
— Է՜յ Մանթաշի մարմանդ հովե՜ր,
Իմ դարդս որ ձերն էղներ,
Ձեր ծաղկանուշ բուրմունքն անուշ
Թույն ու տոթի կփոխվեր:
— Հե՜յ վա՜խ… կոտրան իմ թևերս
Ընկա գիկդ, Ալագյա՛զ.
Ա՜խ, մեծ սրտիդ սեղմեմ սիրտս
Լամ, արուն լամ, Ալագյա՛զ…
* * *
Սիրեցի, յարս տարան.
Յարա տըվին ու տարան
— Էս ի՞նչ զուլում աշխարհ է,
Սիրտըս պոկեցին, տարան:
Ցավըս խորն է, ճար չըկա,
Ճար չըկա, ճար անող չըկա,
— Էս ի՞նչ զուլում աշխարհ է,
Սրտացավ ընկեր չըկա:
Լա՛վ օրերս գնացի՛ն,
Ափսո՛ս ասին, գնացի՛ն.
— Էս ի՞նչ զուլում աշխարհ է,
Սև դարդերս մնացին...
* * *
Ցաված սիրտըս երգեր հյուսեց,
Երգեց անուշ ու տխուր,
Վիշտըս հալվեց, արցունք հոսեց,
Վճիտ, ինչպես ջինջ աղբյուր:
Հավքերի պես երգերս թռան,
Հովերի հետ գնացին,
Արցունքներըս ցողեր դառան,
Վարդի ծոցում շողացին:
Անցան օրեր — եկավ մահը,
Սառ հողի տակ քուն մտա.
Իմ արցունքով շաղաղ վարդը
Շվաք ձգեց իմ վրա:
Հովերն եկան, շիրմիս վրա
Տխուր երգեր երգեցին, —
Ա՜խ, իմ անուշ, իմ վաղուցվա
Հյուսաց երգերս երգեցին...
ԲԱՆԱՍՏԵՂԾՈՒԹՅՈՒՆՆԵՐ
(ЗЕМЛЯ ОТЦА)
* * *
Թաթիկներըդ լուսեղեն —
Լույս-թըռչնիկներ դրախտի.
Ճաճաչներով ոսկեղեն
Բույն կհյուսեն նոր բախտի։
Զմրուխտ թասով գինի ես,
Բույրըդ աշխարք է առել.
Շուրթըս դիպավ շրթունքիդ
Աշխարքիս տերն եմ դառել։
Մազերըդ մեղմ փայելով՝
Ինքս ինձեն հեռացա,
Աչերիդ մէջ նայելով՝
Ողջ տիեզերք մոռացա...
* * *
Օտա՜ր, ամայի՜ ճամփեքի վրա
Իմ քարավանըս մեղմ կըղողանջե.
Կանգնի՛ր, քարավանս, ինձի կըթվա,
Թե հայրենիքես ինձ մարդ կըկանչե:
Բայց լուռ է շուրջըս ու շըշուկ չըկա
Արևա՛ռ, անդո՛րր այս անապատում.
Ա՜խ, հայրենիքըս ինձ խորթ է հիմա,
Ու քնքուշ սերըս ուրիշի գրկում:
Կընոջ համբույրին է՛լ չեմ հավատա,
Շուտ կըմոռանա նա վառ արցունքներ.
Շարժվի՛ր, քարավանս, ինձ ո՞վ ձայն կըտա,
իտցի՛ր, լուսնի տակ չըկա ուխտ ևսեր:
Գընա՛, քարավանս, ինձ հետդ քա՜շ տուր
Օտար, ամայի ճամփեքի վրա.
Ուրտեղ կհոգնիս` գըլուխըս վար դիր
Ժեռ-քարերի մեջ, փըշերի վըրա...
ՄԱՅՐԻԿԻՍ
Հայրենիքես հեռացել եմ,
Խեղճ պանդուխտ եմ , տուն չունիմ,
Ազիզ մորես բաժանվել եմ,
Տըխուր-տըրտում, քուն չունիմ:
Սարեն կուգաք, նախշուն հավքե՛ր,
Ա՜խ, իմ մորս տեսել չե՞ք.
Ծովեն կուգաք, մարմանդ հովե՜ր,
Ախըր բարև բերել չե՞ք:
Հավք ու հովեր եկան կըշտիս,
Անձեն դիպան ու անցան.
Պապակ-սրտիս, փափագ-սրտիս
Անխոս դիպան ու անցա՜ն:
Ա՜խ, քո տեսքին, անուշ լեզվին
Կարոտցել եմ, մայրի՛կ ջան.
Երնե՜կ, երնե՜կ, երազ լինիմ,
Թըռնիմ մոտըդ, մայրի՜կ ջան:
Երբ քունըդ գա, լուռ գիշերով
Հոգիդ գըրկեմ, համբույր տամ.
Սըրտիդ կըպնիմ վառ կարոտով,
Լա՛մ ու խընդա՛մ, մայրի՜կ ջան...
* * *
Մեկը չեղավ, որ իմանար վշտերս,
Քնքուշ ձեռքով դարման աներ վերքերիս.
Մեկը չեղավ, որ գուրգուրեր վարդերս,
Անուշ բույր տար, վարդի գույն տար երգերիս:
Կյանքս կտամ սրտից բխած համբույրին,
Ա՜խ, թէ մեկը ինձ հասկանա՜ր ու սիրե՜ր:
Ի՞նչ կա երկրում և՛ սրբազան, և՛ անգին,
Քան թէ զոհվել, քան թէ լինել անձնվեր:
Բայց ես կյանքում շա՛տ սիրեցի ու լացի, —
Մեկը չեղավ, որ ամոքեր վշտերս,
Սիրող սրտի ծարավ, ծարավ մնացի,
Մեկը չեղավ, որ գուրգուրեր վարդերս...
ՄՈՐ ՍԻՐՏԸ
(հայկական ավանդավեպ)
Կա հինավուրց մի զրույց,
Թե մի տղա,
Միամորիկ,
Սիրում էր մի աղջկա:
Աղջիկն ասավ և «Ինձ բնավ
Դու չես սիրում,
Թե չէ գնա՛,
Գնա՛ մորըդ սի՛րտը բեր»:
Տղան մոլոր, գլխիկոր
Քայլ առավ,
Լացեց, լացեց,
Աղջկա մոտ ետ դառավ:
Երբ նա տեսավ, զայրացավ.
— Է՛լ չերևաս
Շեմքիս, ասավ,
Մինչև սիրտը չըբերես:
Տղան գնաց և որսաց
Սարի այծյամ,
Սիրտը հանեց,
Բերեց տվեց աղջկան:
Երբ նա տեսավ, զայրացավ.
— Կորի՛ր աչքես,
Թե հարազատ
Մորըդ սիրտը չըբերես:
Տղան գնաց` մորն սպանեց,
Երբ վազ կըտար
Սիրտը` ձեռքին,
Ոտքը սահեց, ընկավ վար:
Եվ սիրտը մոր ասավ տխուր,
Լացակումած.
— Վա՜յ, խեղճ տղաս,
Ոչ մի տեղըդ չըցավա՞ց...
* * *
Քու՛յր իմ նազելի, նայիր քո դիմաց՝
Վիրավոր, ավեր սիրտս եմ բացել.
Ա՜խ, նըվիրական ինձ քո գիրկը բաց
Եվ գուրգուրիր ինձ, ես շա՜տ եմ լացել...
Քնքուշ ձեռներով աչերըս սըրբիր,
Մի՛ թող ինձ լալու — ես շա՜տ եմ լացել,
Ճակատիս մռայլ՝ մշուշը ցըրիր,
Եվ գուրգուրիր ինձ, ես շա՜տ եմ լացել...
Շա՛տ եմ տանջվել այս աշխարհում,
Շա՛տ եմ լացել այս աշխարհում.
Այն աչքերը, որ չեն լացել,
Բան չեն տեսել այս աշխարհում:
* * *
Սև-մութ ամպեր չակտիդ դիզվան,
Դուման հագար, Ալագյա՛զ,
Սրտումս արև էլ չի ծաղկում,
Սիրտս էլ դուման, Ալագյա՛զ:
Զառ փեշերդ անցա, տեսա,
Առանց դարդի սիրտ չկար,
Ա՛խ, իմանաս, ջա՛ն Ալագյազ,
Իմ դարդիս պես դարդ չկար…
— Է՜յ Մանթաշի նախշուն հավքեր,
Իմ դարդս որ ձերն էղներ,
Ձեր էդ զառ-վառ, խաս փետուրներ
Կըսևնային, քանց գիշեր:
— Է՜յ Մանթաշի մարմանդ հովե՜ր,
Իմ դարդս որ ձերն էղներ,
Ձեր ծաղկանուշ բուրմունքն անուշ
Թույն ու տոթի կփոխվեր:
— Հե՜յ վա՜խ… կոտրան իմ թևերս
Ընկա գիկդ, Ալագյա՛զ.
Ա՜խ, մեծ սրտիդ սեղմեմ սիրտս
Լամ, արուն լամ, Ալագյա՛զ…
* * *
Սիրեցի, յարս տարան.
Յարա տըվին ու տարան
— Էս ի՞նչ զուլում աշխարհ է,
Սիրտըս պոկեցին, տարան:
Ցավըս խորն է, ճար չըկա,
Ճար չըկա, ճար անող չըկա,
— Էս ի՞նչ զուլում աշխարհ է,
Սրտացավ ընկեր չըկա:
Լա՛վ օրերս գնացի՛ն,
Ափսո՛ս ասին, գնացի՛ն.
— Էս ի՞նչ զուլում աշխարհ է,
Սև դարդերս մնացին...
* * *
Ցաված սիրտըս երգեր հյուսեց,
Երգեց անուշ ու տխուր,
Վիշտըս հալվեց, արցունք հոսեց,
Վճիտ, ինչպես ջինջ աղբյուր:
Հավքերի պես երգերս թռան,
Հովերի հետ գնացին,
Արցունքներըս ցողեր դառան,
Վարդի ծոցում շողացին:
Անցան օրեր — եկավ մահը,
Սառ հողի տակ քուն մտա.
Իմ արցունքով շաղաղ վարդը
Շվաք ձգեց իմ վրա:
Հովերն եկան, շիրմիս վրա
Տխուր երգեր երգեցին, —
Ա՜խ, իմ անուշ, իմ վաղուցվա
Հյուսաց երգերս երգեցին...
Позитивно и легко были восприняты девять стихотворения этого классического цикла.
Посредством Интернета нас просветил Алексей Кондратенко, добавивший свой исторический штрих в наш вечер армянской поэзии:
- Древнеармянская литература тесно связано с церковью и искусством богословия…, - начал он.
- … Как моя ранняя поэзия, - неосторожно добавил я, под одобрительные кивки моих настоящих друзей.
- И как я хотел стать священником, - добавил мастер эпатажа и душа компании Денис Львович Трахтенберг.
- Да. Наиболее важнейшим памятником этого направления литературы пятого столетия, - вдохновенно продолжил Лешка, - является труд Езника Кохбаци «Книга Опровержений» — один из шедевров древнеармянской литературы написанный между 441—449 годами. Тогда же создается патриотическое сочинение «Многовещательные речи», предполагаемым автором которого является Маштоц. С первой эпохи развития армянской литературы процветает искусство поэзии, имеющей на тот момент еще церковно-религиозный облик (духовные гимны), что характерно для первоначальной по времени из всех христианских культур. Наиболее видными представителями творчества шараканов — армянской гимнографии становятся Иоанн Мандакуни, Месроп Маштоц и некоторые другие, творчество которых ложится в основу армянской поэзии последующих веков.
Абсолютно согласен с мудрым Интернетом, Лешкой и его респондентами, просветивших всех нас, собравшихся на вторую литературную субботу. Мы решили продолжить традиции армянской поэзии.
Я взял в руку бумагу и карандаш, и у меня родился новый «Армянский натюрморт» - неплохая графическая работа, на которую меня вдохновила древняя поэзия.
Также я презентовал свою новую живописную работу «Озеро Севан», которая разместилась в моем выставочном зале, в мансарде.
И тут к нам внезапно снова присоединилась по скайпу великолепная, помолодевшая Джуна, которая продолжила читать свои стихи, показала свой новый портрет Игоря Талькова (в синих тонах), и я неосторожно поинтересовался:
- Жень, ты пишешь живопись, стихи и даже работаешь над скульптурами. Может быть ты еще и поешь?
… И тут Джуна порадовала (тоже акапелло из своей мастерской) припевом песни «Осенние цветы»:
Осенние цветы, осенние цветы,
- … Как моя ранняя поэзия, - неосторожно добавил я, под одобрительные кивки моих настоящих друзей.
- И как я хотел стать священником, - добавил мастер эпатажа и душа компании Денис Львович Трахтенберг.
- Да. Наиболее важнейшим памятником этого направления литературы пятого столетия, - вдохновенно продолжил Лешка, - является труд Езника Кохбаци «Книга Опровержений» — один из шедевров древнеармянской литературы написанный между 441—449 годами. Тогда же создается патриотическое сочинение «Многовещательные речи», предполагаемым автором которого является Маштоц. С первой эпохи развития армянской литературы процветает искусство поэзии, имеющей на тот момент еще церковно-религиозный облик (духовные гимны), что характерно для первоначальной по времени из всех христианских культур. Наиболее видными представителями творчества шараканов — армянской гимнографии становятся Иоанн Мандакуни, Месроп Маштоц и некоторые другие, творчество которых ложится в основу армянской поэзии последующих веков.
Абсолютно согласен с мудрым Интернетом, Лешкой и его респондентами, просветивших всех нас, собравшихся на вторую литературную субботу. Мы решили продолжить традиции армянской поэзии.
Я взял в руку бумагу и карандаш, и у меня родился новый «Армянский натюрморт» - неплохая графическая работа, на которую меня вдохновила древняя поэзия.
Также я презентовал свою новую живописную работу «Озеро Севан», которая разместилась в моем выставочном зале, в мансарде.
И тут к нам внезапно снова присоединилась по скайпу великолепная, помолодевшая Джуна, которая продолжила читать свои стихи, показала свой новый портрет Игоря Талькова (в синих тонах), и я неосторожно поинтересовался:
- Жень, ты пишешь живопись, стихи и даже работаешь над скульптурами. Может быть ты еще и поешь?
… И тут Джуна порадовала (тоже акапелло из своей мастерской) припевом песни «Осенние цветы»:
Осенние цветы, осенние цветы,
и слез не надо…
Общие, искренние аплодисменты.
Литературная суббота продолжалась уже за полночь…
На предстоящую службу в храм приехали с опозданием братья Лесники из Ворожеева. Они подержали религиозные ноты в поэзии, и прочитали по несколько коротких эссе, связанных с данной темой. Эссе вызвали живой отклик аудитории, и были несомненно одобрены слушателями. И здесь важно сказать об особой актерской манере братьев: у них высокая чтецкая культура, достойная крупных сцен.
Да, и еще один наш друг, участник и гость – коллекционер Александр Тарасов. Он работает над новой книгой, которая вскоре увидит свет в Издательском доме. Мы все вместе, как когда-то на литературных пятницах Акулинина (рукописи «Готов идти в любую даль», «Покой мне сниться не может…» и «Исповедь собирателя»), обсуждали ее композиционную структуру, а также варианты названия, предложенные автором: «Островок счастья», «Смысл жизни», «Счастье бытия», «Записки собирателя», «Хранитель Времени» (параллель с Брайаном Селзником, любимой книги Тарасова) , «Жажда поиска», «Собиратель истории», «Вечные поиски» и «Неутомимый поиск».
К общему решению мы пока что, к сожалению, не пришли, поэтому на следующей литературной субботе мы должны будем его принять и запустить в производство книгу Александра Владимировича.
ИЗДАТЕЛЬСКАЯ СУББОТА
Вторая литературная суббота была посвящена армянской поэзии. Она прошла успешно и благополучно, и перешла из субботы – в воскресенье, из воскресенья – в понедельник. И так далее. И это отлично. В моем доме прошла целая серия «армянских вечеров» с музыкой Тиграна Джамкочана и незаменимой виолончелью дяди Самвела.
Мы читали стихи, обсуждали их, иногда спорили в поисках истины над сомнительными образами, улучшая свои новые литературные произведения, чередуя наши философские разговоры с живой классической музыкой. Я не верил, но вживую звучал даже Шопен и несколько работ Сальери, недавно найденных в каких-то архивах. Так что гости моего «субботнего салона» вышли далеко за пределы чистой литературы и искусства, обретая гармонию и вдохновение практически всю прошедшую неделю. Третья литературная суббота тоже прошла не менее успешно. Она была посвящена предстоящему юбилею Издательского дома, книжным новинкам, и, естественно, творчеству: поэзии, прозе, драматургии, публицистике, критике. И не только армянской. Такой она была запланирована. Но основное направление работы субботы – издательство. Я подготовил небольшую презентацию своих книжных новинок и некоторых дизайнерских работ, разработал и озвучил концепцию развития Издательского дома совместными трудами «субботников», а также внес ряд предложений нашим акционерам и партнерам о частичном изменении внешнего вида наших корпоративных изданий, как то: «Поэтическая библиотека», «Прозаическая библиотека», новой серии «Православной библиотеки», ежемесячного дайджеста «Портал». Еще мы обсудили варианты названия новой, третьей типографии Издательского дома. Думаю, она будет называться «Типография «Мегапарт» (международное название MEGAPART) в честь первопечатника Акопа Мегапарта, впервые использовавшего в книгоиздании ровно пятьсот лет назад религиозный логотип DI. Предложение не встретило возражений. Теперь о пополнении издательского портфеля. Как оказалось, он набит не только пухлыми пачками евро и бутылками древнего напитка с горы Арарат, но и рукописями, ждущими своего читателя. Начали мы с нового проекта Александра Тарасова, отмечающего в этом году юбилей. В первую очередь Александр Владимирович подготовил новый сборник «Время собирать» о своих приключениях, поисках и находках для «домашнего музея», а также о встречах с интересными и неординарными людьми, которые ему подарила судьба. Тарасов практически полностью прочитал свою новую рукопись, что вызвало массу споров, обсуждений, ряда критических замечаний и несомненных похвал ему, не только как известному коллекционеру, но и как литератору – члену Союза журналистов и Союза краеведов России. Думается, шестая книга Александра Тарасова (и четвертая по счету в Издательском доме), выходящая у нас через месяц, откроет ему прямую дорогу и в Союз писателей. Такую перспективу мы почему-то увидели на дне наших бокалов… Еще. Саша – любитель каталогов, библиографических и не совсем. Издательский дом подготовил и вывел макет уникального «Каталога публикаций о краеведе Александре Тарасове», охватывающий два с лишним десятилетия, когда в местной прессе публиковались статьи, очерки, исследования, интервью, репортажи и заметки о нашем герое. Аннотированный список публикаций будет растиражирован под отдельной обложкой в ближайшие дни. Плюс в Интернете появится не менее уникальный электронный архив публикаций. Также планируется издать миниатюрное собрание сочинений краеведа, в котором будут представлены тексты всех его книг. Еще, если говорить о каталогах, был представлен «Каталог Рассказ-газеты» за двадцать лет, и каталог моей выставки, подготовленный несколько лет назад совместно с журналистом Сергеем Павловым, которому была посвящена моя книга «Я люблю Притамбовье…» (2008). Также было обсуждено множество дальнейших издательских проектов с точки зрения их рентабельности и внешнего вида («Петербургский портал», «Петербургская лирика» и прочее), но по общему решению, мы пока что не будем говорить о них вслух. Готовится к печати и первая книга Петра Лонго. О чем она, из чего состоит, мы тоже узнаем, как и наши многочисленные читатели, совсем скоро. По жанру это будет что-то типа «психологических этюдов». То есть абсолютно новое и абсолютно интересное в современной литературе. То, чего еще никогда не было до Петра Владимировича. Вполне возможно, что наш коллега станет, подобно Мишелю Монтеню родоначальником нового жанра. «Психологические этюды» (короткие наброски, эссе и новеллы» Петра Лонго встретили доброжелательный отклик на литературной субботе. Ну а теперь подробнее о нашем литературном отдыхе. Нас, как всегда было пятнадцать. Пятнадцать самых верных друзей и ищущих истины литераторов. Теперь к нам примкнул и шестнадцатый член литературной субботы: Миша Рамс. Он – прозаик, и много лет работает над философскими и религиозными эссе. Мы с большим удовольствием послушали его произведения, одобрили их, и с не меньшим интересом узнали биографические аспекты Михаила. Он с интересом и воодушевлением рассказывал о жизни в Дюссельдорфе, детстве в Германии, плотницкой работе, делился своими творческими планами и планами на жизнь. Денис Львович Трахтенберг порадовал в очередной раз свежими анекдотами, выловленными в Интернете и в общественном транспорте, а также представил на дегустацию целую коллекцию клюквенных, брусничных, черничных, земляничных, сливовых, виноградных и иных морсов и вин собственного изготовления. Мы по достоинству оценили и кулинарные способности нашего веселого и честного оппонента, и его артистические способности, когда он необыкновенно красиво и не пошло рассказывает анекдоты, и немного стесняясь, читает свои короткие, бесхитростные литературно-юмористические опусы. По идеи моих дивеевских друзей я решил прочитать на субботе часть своей петербургской лирики (поэма «Портреты»). Она тоже была воспринята положительно и серьезно. Но публика просила настоящих, графических портретов, которые мне пришлось вытащить из сейфа, и представить на общий суд. Но тоже все было положительно и приятно (хотя я и рисую все реже и реже). Аня и Лена Пригорские в этот раз, к сожалению, представили только небольшие экспромты, а не эпические холсты. Но для разнообразия нашей встречи это было вполне преемлимо. Алексей Кондратенко компилировал короткие главы своей новой Интернет-повести, которая пишется им не на бумаге, а прямо за монитором (причем, по старой привычке – в перчатках, так Лешка привык работать). Одобрение и немного непонимания, прежде всего, из-за оригинального и нового жанра. Но, кому нужно, правильно поняли эзопов язык. Надо сказать, что осмелились прочитать стихи или прозу не все. Но здесь уже дело доброй воли и чистого разума. Мы никого не принуждаем ограничиваться рамками литературы или обсуждений произведений. Каждый занят тем, что ему по душе. Например, Стэнли Вудсток, большой любитель вечерних фейерверков и пения без аккомпанемента нашего общего друга уехавшего на гастроли в Ниццу Виктора Каштана. Но расстояние для нас не преграда, пока есть прекрасные специалисты, такие как Лешка Кондратенко. Опять же были телемосты с хорошим трехмерным эффектом. Очень коротко с нами была Джуна и очень долго с нами был Андрей Шрайнер со своим юным другом Давидом Гольдманом. Без этого литературные субботы были бы неполноценными. Еще – поэтесса Римма Харланова, по новому смартфону прямо из леса, где она ежедневно находит свои новые грибные клондайки. Римма, у которой заканчивался Интернет, успела прочитать несколько своих новых стихотворений и стихотворений своего мужа. Также наша литературная другиня твердо пообещала зарулить на литсубботу в личку. Ждем с нетерпением и большим желанием, уважаемая Римма Дмитриевна, внутренний критик писательской организации и вечный двигатель памяти великих и не забытых поэтов. Что еще? Много говорили о философии. Миша Рамс часто цитировал уважаемого мной Рене Декарта и нашего современника Анатолия Перельмана. Я тоже что-то цитировал и даже выдавал экспромтом, и, наконец-то, прочитал свое новое петербургское стихотворение «Твоя игра»:
Твоя игра похожа на мечту,
которую ты потеряла рано,
и ту, которую краду
я для тебя теперь из храма.
Твоя игра, но не со мной
похожа на войну без мира.
И ты живешь в стране иной,
которой замкнута квартира.
Ты не пускаешь никого
в свою страну, где мир не точен.
И лишь меня ты одного
в свою игру пускала ночью.
Я ничего не понимал
в твоем придуманном столетье,
Когда тебя обнимал
И целовал тебя я на рассвете.
Я помогал тебе, как мог
поверить настоящей сути н
а перекрестке двух дорог
и судеб наших перепутье.
Мы были ближе, чем в войне
твои герои и машины.
И почему теперь вдвойне
несчастен без тебя, скажи мне?
В твоей игре не буду я
бездушным призраком и камнем,
и все основы бытия
познаю я в сомненье давнем.
Теперь твоя игра без слов
на расстоянии безмолвном,
к которой я был не готов,
как и потерям безусловным.
Я не смирюсь с твоей игрой,
как и с потерянной мечтою.
Твоя игра, но не со мной
была с другим совсем иною.
Было высказано много мнений и много сомнений, и даже каких-то минорно-печальных нот, но, наверное, такова наша жизнь – тяжелая и прекрасная, как «Рамштайн» (кстати, тоже имевший быть в нашем ночном музыкальном репертуаре). Что запомнилось и запечатлилось еще? Отличная кухня: фирменные блюда, как и от меня (капуста по-дивеевски и гренки по-акулинински), так и от других (классический шашлык от Петра Лонго и древнеармянский от дяди Самвела – перец, баклажан, помидор, парное мясо в глинобитном мангале. Только дрова были сыроваты и уголь томился долго…). Конечно же, ночное фаер-шоу от Стэна Вудстока. Путешествие в Трегуляй-ленд на святые источники. Виртуальное «море белых грибов» от Риммы Харлановой. Неплохая караоке-программа от Михаила (на немецком) и от Самвела (на армянском). Еще читался «Гамлет» на украинском, и миниатюры Мирмухсина (на узбекском) от Даши Бэ. Ну и многое другое, о чем не скажешь в двух предложениях. Главное, что мы снова были вместе, и вместе совершили свое служение Великой Литературе и Великому Искусству.
КОКТЕБЕЛЬСКИЕ БЕРЕГА
Когда-то я очень любил путешествовать. Я часто искал счастье и вдохновение (и, наверное, находил их) в других городах, в других странах, у других берегов. Я всегда брал с собой тетради и рукописи, и хотя бы коротко, в двух-трех словах или предложениях ежедневно записывал свои впечатления, мысли, иногда - отдельные поэтические строки. Все это было для меня отличным материалом для дальнейшего литературного творчества. Однажды, после поездки в Крым, появился мой "Коктебельский дневник".
Так я назвал книгу своих впечатлений, проиллюстрированную моими стихами и фрагментами фотосессий. Из своей первой поездки я привез огромный том поэзии, прозы и рисунков Максимилиана Волошина, подаренный очень близким и дорогим мне человеком, которого я до сих пор очень сильно люблю. Книга стала моей настольной. Она была со мной всегда. Я читал ее каждый день, вспоминая Коктебель, в котором побывал, осознавая и чувствуя творчество Волошина. Так, под впечатлением я сделал целую серию коктебельских работ: как живописных, графических, так и поэтических, публицистических. Более того, я решил свой дом сделать похожим на волошинский: пристроил южную веранду и мастерскую, потом появилась небольшая мансарда с телескопом и картинной галереей, потом - соответствующий ландшафтный дизайн вокруг, хотя бы отдаленно напоминающий о море и далеких коктебельских берегах... В итоге получилось что-то похожее на мой любимый Дом Поэта в Коктебеле. В нем мы, литераторы, музыканты, художники, решили собираться для творческих встреч раз в неделю. Такова одна из предысторий моего "Коктебельского дневника" и моих литературных суббот. И вот, четвертую литературную субботу мы решили посвятить Коктебелю.
Лишь оглянись!
И ты со мной.
Мой дом увидишь ты у моря.
И горных высей свет и зной,
и своды жизни при повторе
всего, что с нами быть могло,
и что не будет больше с нами.
Мой Дом Поэта.
В нем добро,
тепло и свято в нем как в храме.
О, время! Вновь остановись.
И оглянись в мое мгновенье.
И ветер, уходящий ввысь
тебе подарит вдохновенье.
Такие строки наизусть цитировала Аня Пригорская, вдохновившая нас тематикой Коктебеля – уникального творческого места, и искренне проявившая интерес к моему давнему (и немного забытому) «Коктебельскому дневнику». О Марине Цветаевой и Максимилиане Волошине говорила ее сестра Елена:
Хрустальные четки рассвета –
память Марине о Максе,
подарившей ей Коктебель.
Конечно, у меня не было четок из хрусталя, но я с большим удовольствием показал гостям свою коллекцию разнообразных четок – керченских, дивеевских, посадских, которые я собирал много лет и привозил с собой на память о моих грешных путешествиях и литературных паломничествах. Были даже архиерейские четки из гематита, подаренные мне когда-то моим другом Андреем Шрайнером и синие четки Евгения Борисовича Редькина. Когда мы общались через телемост, я напомнил Андрею о наших встречах, а он мне напомнил о моей профессии, и процитировал несколько моих старых журналистских работ.